Саканцев Александр Иванович - «ДИРЕКТОР» НЕВЬЯНСКОЙ БАШНИ

 Александр Иванович Саканцев родился 16 мая 1947 г. в г. Невьянске.
В 1963 году после окончания ремесленного училища № 33, начал трудовую деятельность на Невьянском механическом заводе электромонтёром в машиностроительном цехе, а затем работал наладчиком сварочного оборудования в отделе главного металлурга. Его руки были поистине «золотыми»: за внесённые рацпредложения он был отмечен значком ЦК ВЛКСМ «Мастер-умелец». 
С юношеских лет Александр интересовался часовыми механизмами; увлечением всей его жизни стало коллекционирование и настройка старинных часов, как настенных, так и наручных. 
А. Саканцева всегда отличала активная жизненная позиция: он принимал участие в общественной и комсомольской жизни коллективов организаций и предприятий, в которых трудился, был организатором культурных мероприятий. В цехе он был организатором туристической работы, активным участником цеховой и заводской художественной самодеятельности, агитбригад, с коллективами которых участвовал в городских, районных и областных конкурсах художественной самодеятельности. Обладая музыкальным слухом и голосом, Александр Иванович был солистом эстрадного коллектива «Весёлые ребята» Дворца культуры, участником хора «Уральские зори». Невьянцы видели его и в любительских спектаклях на сцене Дворца культуры. А в 1980-х гг. он был одним из мастеров – авторов «Снежного городка» на площади.

В начале 1980-х г.г. Александр Иванович возглавил коллектив Дворца культуры.
С 1970-х гг. его судьба связана с памятниками истории и культуры, прежде всего – с башней. Он стал незаменимым помощником для всех исследователей Невьянской башни. В 1974 г. именно ему была поручена ответственная задача – возглавить работу по восстановлению курантов башни. Возвращенные к жизни куранты будут напоминать еще многим поколениям невьянцев и гостей города о замечательном часовом мастере–умельце.
Это был замечательный краевед, внесший большой вклад в создание и деятельность музея истории Невьянского завода, формирование его коллекций.
С 1993 г. А. И. Саканцев руководил Невьянским филиалом научно-производственного центра по охране памятников истории и культуры. Им была проделана большая работа по выявлению, сохранению и популяризации культурного наследия Невьянска, по осуществлению технического надзора за организациями, проводившими реставрацию памятников. Он принимал активное участие в организации реставрационных работ на памятниках историко-культурного наследия к 300-летию Невьянска: Невьянской башне, Спасо-Преображенском соборе, здании бывшей заводской электростанции и др. 
Александр Иванович награждён почетными грамотами Губернатора, Правительства, Министерства культуры Свердловской области, грамотами и благодарностями генерального директора НПЦ, дипломом «Мастер – золотые руки» и государственной наградой «Ветеран труда». 
Скончался Александр Иванович 10 июля 2006 г.

Сохранённая реликвия. – Невьянск: ОГУ НГИАМ, 2009

В    городе,   облик которого ни в чем не несет примет прошлого, человеку жить трудно. Так склон­ны считать специалисты-архитекторы. Безмолвно присутствуя на улицах и площадях наших городов и сел, памятники старины сохраняют над нами уди­вительную власть. Они позволяют нам чувствовать себя частицей истории.    Вот и в жизнь уральского города Невьянска, что был заложен на реке Нейве еще в 1701 году, прочно вошла и крепко связала невьянцев с прошлым Урала, с его историей знаменитая наклонная Невьянская башня, архитектурный памятник XVIII века. Вряд ли сыщется сегодня житель города, равнодушный к легенде о башне. Несколько лет назад заинтересовала она и Алек­сандра Ивановича Саканцева...    По специальности он электрик. Окончил ремес­ленное училище, отслужил в армии. Вернулся — стал работать сварщиком. Любил свое дело. Наверное, вырос бы в первоклассного мастера. А может, полу­чив диплом (учился заочно в техникуме), стал бы хорошим организатором производства. Да попросили его однажды попытаться отремонтировать часы — старинные куранты Невьянской башни.    Само понятие времени... Оно, пожалуй, прежде всего связано с его работой. Что-то сделал — дума­ешь:  а ведь меньше времени потратил, чем намечал.     Вот однажды было — усовершенствовал на работе «марочный аппарат: вдвое повысилась производитель­ность труда.

    А еще о течении времени дети напоминают. Как-то раз решил проверить, как сынишка растет — зарубка выше метра поднялась. Подумал: «А время-то идет...»  Сейчас до этой зарубки уже дочка подросла.Ну а часы... Если Александр Иванович слышит сигнал точного времени, он просто смотрит на свои ручные часы и проверяет их ход. Часы — это механизм, машина. Особенно современные, последние образцы: и красиво, и качество отличное.

   Нельзя, правда, сказать, что делал их какой-то конкретный человек. Трудились над часами на заводе сотни людей.

  Александр Иванович всегда больше интересовался машинами, механизмами, сделанными просто рука­ми. Вот старинные часы, например. Делал их один мастер. К каждой детальке приложена только его рука, только его воля. И разные они, эти часы, и непохожи друг на друга, как люди, их делавшие, непохожи.

  Интерес к старинным часам у Александра Ивановича возник случайно. Жили они однажды с женой Августой    летом в  деревне.   Квартировали  у  одной старушки. Наткнулся Саканцев в сарае на заброшенные старые часы.

—  Что же ты, бабуся, выкинула часы-то?

—  Так они не ходят...

- Ну, мне отдай, если не жалко. Увез Александр Иванович часы с собой и взялся ремонтировать.   Долго   он с  ними   возился,   но сделал, пустил. И вот то, что часы все-таки пошли, воодушевило. Стал с тех пор интересоваться  Александр  Иванович в разговоре с людьми:

—  А нет ли у вас на чердаках заброшенных ча­сов?

—  Есть,— иногда отвечали ему.

   Извлекались из старого барахла старинные стен­ные ходики. Занимательные часы. Могли когда-то показывать число и месяц. Но ни гирь, ни цепей. Однако взял. Гири пришлось делать новые. Цепочку вить, циферблат красить. И вот висят на стене ста­ринные ходики, идут точно, показывают число и ме­сяц.

   Рядом висят другие ходики. Когда вынес Алек­сандр Иванович из сарая, то даже не понял, что это такое? Гири покрыты серебрином. Очистил их Саканцев — открылся черный лак. Заметил в трещине рисуночек, поскоблил лак. Оказался под ним орна­мент: инкрустация — латунные цветы. Интересные часы, таких еще не встречал.

   А эти дочке ко дню рождения сделал. Пожилая женщина, отдавая часы, рассказывала: сама еще дев­чонкой была — они уже на чердаке лежали. Цепом и маятника нет, механизм изломан. Остался целым только фаянсовый циферблат. Из-за циферблата и взялся чинить — красивый очень.

   Если все часы, которые висят на стенах, стоят на стеллажах, на подоконниках, на рабочем столе в квартире Саканцевых,  начинают в одно время от­бивать удары, квартира наполняется разноголосом перекличкой.

—  Бом... бом... бом...— бьют часы. А слышится:

—  Спасибо... спасибо... спасибо тебе,  мастер,  что мы   снова   живем,   что   сердце  наше   бьется,  что   мы участвуем в этом жизнерадостном звонком хоре...

   И ведь в самом деле — валялись на чердаках, в  кладовках   сломанные    часы,   мол, старая    вещь,  ненужная, но пусть еще полежит. И вот нашелся чело­век — чистил, заменял детали, вил цепочки, лил ноные гири, циферблаты красил. Висят сейчас на стенке новехонькие — словно только что из магазина.

—  Бом... бом... Спасибо... спасибо...

   И, перекрывая комнатный бой обыкновенных ста­ринных ходиков, раздается над городом торжествен­ный бой городских курантов.

—  Спасибо, мастер...

   Останавливаются невьянцы на улице, оглядыва­ются на часы своей знаменитой башни. Многие годы молчали колокола и вот заговорили. И то, что ожи­вил часы свой, невьянский, волновало. Многие ведь мастера приезжали. Даже столичные пытались отга­дать тайну, а не получалось. Да и для Саши Саканцева (тогда звали его еще Сашей) обида эта на при­езжих, пожалуй, и послужила толчком к тому, чтобы решился он взяться за башенные часы.

   Попросил он разрешения подняться на башню, осмотреть часовой механизм. Прихватил с собой прия­теля. Картина, которую увидели, не обнадеживала. В небольшом помещении на верху башни все было завалено мусором, старым хламом. От часов остался ржавый остов, скелет весь черный, в окислах, в голубином помете.

—  Железо как будто бы все на месте...

—  Железо — на месте...

—  Ну и что, у нас в Невьянске их нельзя почи­нить?

—  Да не берется вроде никто...

   Вот такой разговор у них с приятелем тогда состтоялся. А через несколько дней Саше предложили:

—  Ты   часами   интересовался...   Так,   может,   ты и возьмешься за это дело?

   Многое   знает  сегодня   Александр   Иванович  об уникальных часах старинной башни. Знает так, как будто он сам шаг за шагом их собирал когда-то, а не тот безвестный английский мастер, имя которого так и не удалось установить до сих пор.

  До мельчайших подробностей вник Саканцев в устройство часов, составил схему работы ходового механизма, познал секреты работы механизма музы­кального. До тонкостей наглядно представляет, как работали когда-то башенные куранты. В деталях может рассказать, когда, каким изменениям подвер­гались потом часы.

   Ну вот хотя бы такая интересная подробность о главном набатном колоколе...

...Колокол не входил в комплект тех музыкальных колоколов, который был придан когда-то часам. Отлит он здесь, в Невьянске. Об этом говорит надпись на колоколе: «Сибирь, 1732 год, июня пер­вого дня отлит сей колокол на Невьянских дворяни­на Акинфия Демидова заводах. Весу 65 пудов 27 фун­тов».

   Но даже если бы надписи не было, определить родство невьянского набатного колокола с отечествен­ными не составляет труда. Он выгодно отличается от набора английских колоколов своей красотой. Да и звук у него сочнее, красивее, чем у иноземных. Это тоже не удивительно. Сама медь некоторых место­рождений содержит золото и серебро. А колоколь­ные русские мастера добавляли еще и олово. Сплав этот сообщал звуку особую «серебряную» чистоту и высоту. Но узнал об этом мастер не сразу, а откры­вая секреты часов этап за этапом.

   Решение секретов облегчения не приносило. По­жалуй, наоборот. Почистил Александр Иванович с приятелями-сподвижниками все детали — и вместо радости   озабоченность   почувствовал.   Испортилось настроение. Раньше, под грязью, не так виден был урон, нанесенный часам временем. Оказалось, что работать предстоит гораздо больше, чем думалось поначалу. И страшно стало, что тяжело будет, что зря взялся, что вдруг не справится...

   Очень нужно было Александру Ивановичу при­ободрить себя как-то. И решил он первым делом наладить маятник. Долго с ним возился. И вот пу­стил ходовую стойку. Тяжелый маятник дрогнул, трудно качнулся: раз, другой, третий. Пригласил Александр Иванович опытного часовщика Александ­ра Назарова, показал свою работу. Подправил кое-что часовщик. Поговорили о ходе часов. Потом выве­ряли «тик».

—  Тик-так, тик-так...

   Спокойнее было теперь на душе мастера. Заходить в эту самую комнатушку, где часы установлены, при­ятнее стало.

—  Тик-так, тик-так...

   Что-то живое встречает. Это и считал Александр Иванович главным своим достижением тогда — пу­стил маятник, забилось сердце часов.

Вот говорят о невьянских часах, что они уни­кальны. Но и работа, проделанная с ними, в своем роде неповторима. Собрал Саканцев часы, пустил маятник. Но часы-то музыкальные! Этого мало, что они просто идут. Они должны играть! Взялся он за музыкальный инструмент механизма...

   Но как связать колокола с рычагами? На барабане механизма семьдесят процентов шпенечков выбито, вывернуто, утеряно: остались вместо них одни отверстия. Пришлось изготовить и поставить... 2286 новых шпеньков.

   Познание — это как на высокую лестницу под­нимаешься: все выше и выше. И окажешься наконец на ступеньке, с которой пути вниз уже нет.    Даже если усталость берет свое, даже если нервы начина­ют шалить и по ночам не спится, а мозг пытается в тишине и покое решить дневные задачи:

   Двадцать молотков должны быть соединены с двадцатью рычагами... Но в каком порядке они долж­ны быть связаны, чтобы исполнялись именно те двадцать мелодий, которые «запрограммированы» на барабане часов? Ведь даже простые арифметиче­ские исчисления подсказывают несколько сот вари­антов?

...И вот мелодии уже определены...

Невьянск готовился к юбилею. 15 декабря 1976 го­да исполнялось 275 лет со дня его основания. Офи­циальный пуск курантов приурочили к этой дате.

   День выдался морозный, но яркий: небо было ясным, голубым, солнце празднично светило. К две­надцати часам к башне стали подходить люди. И ровно в двенадцать прямо у башни начался митинг представителей общественности, посвященный торже­ственной дате.

   Почти три века прожил город. И вот в день юби­лея, оглядываясь на прошлое, невьянцы подвели итоги. О всех изменениях, которые произошли в горо­де, невьянцы подробно рассказали в рапорте потом­кам. Обращение к ним, познакомиться с которым будущие жители Невьянска должны в 3001 году, было замуровано в стене башни, а отверстие закрыто металлической плитой.

   Митинг кончился. Представителей невьянской общественности пригласили подняться на башню. Пустили маятник. Молчавшие больше века куранты заиграли. И хотя Александр Иванович прекрасно знал звук своих часов, в первый момент он показался ему   от   волнения   незнакомым.   И  долго   потом   еще ходил он по городу и вдруг останавливался, и при­слушивался, и приглядывался к циферблату. И успокоенно переводил дыхание: идут...

   Сейчас, когда работа давно уже позади и Невьянск нельзя представить без часов на башне, без их боя каждые четверть часа, Александр Иванович пытается определить свое состояние тогда так:

—  Самое   основное — это   уверенность  в  победе. Если уверен, что сделаешь, то все препятствия, кото­рые появляются, означают просто препятствия, кото­рые надо скорее преодолеть. Ну а уверенность в своих силах — это уверенность, что ты не останешься один. Потому что работа настолько обширна, что одному с ней просто не справиться.

   Люди, пришедшие на помощь... Их было много. И все это были невьянцы — патриоты города.

Краеведы-любители. Например, Василий Алек­сандрович Замоткин. Удивительный человек! Инте­ресно ходить с ним по городу:

—  Давай-ка    свернем   на  Малую   Московскую...

—  Куда, куда?

—  На Малую Московскую, говорю...

—  Нет же у нас такой улицы...

   Оказывается, есть. То есть была когда-то. А по­том ее переименовали. Но в памяти невьянцев уже стерлось старое название. А краевед Замоткин его знает... По профессии Василий Александрович — слесарь-ремонтник. Историей города занимается в свободное время. Со всеми местными старожилами знаком. Может рассказать и показать, где в Невьянске Пугачевский вал проходил, может провести по городу и рассказать о его прошлом, о людях, кото­рые жили в нем когда-то.

   Встречался Александр Иванович и с другими краеведами — Коноваловым,  Горбуновым, Плотниковым. Это люди, которые бывали на башне. Правда, о часах никто рассказать не мог, поэтому по часам, пришлось все самому. Но вот поддержка людей, их готовность помочь многое для него значили.

   С удовольствием откликались на просьбы Саканцева на предприятиях Невьянска. До сих пор нет-нет да получит Александр Иванович письмецо с мест­ным обратным адресом: в конверте вырезка из газе­ты или журнала — интересное сообщение о часах. Или вдруг звонок телефонный: «Приди-ка, кое-что новенькое про часы узнал, может, тебе пригодится». Пишет и звонит Саканцеву Юрий Викторович Булмасов, невьянский строитель-ремонтник. Когда Алек­сандр Иванович уже дал согласие взяться за рекон­струкцию курантов, то Булмасов помог ему пригото­вить помещение к работе — почистить, побелить, за­менить в окнах разбитые стекла...

   Неоценимые услуги оказала и химик Маргарита Григорьевна Юферева. Потребовалось узнать состав металла, из которого отлиты колокола, металлические части часов. Маргарита Григорьевна на каждую де­таль сделала химический анализ. Стало легко заме­нить недостающие детали новыми, отлив их по старинным рецептам.

   А как найти химическое средство, чтобы очистить колокола от вековой грязи? Около десяти колбочек с растворами принесла Маргарита Григорьевна, что­бы установить, какой из них можно использовать, чтобы растворить на колоколах следы голубиного помета. К сожалению, химия оказалась бессильна. Пришлось Александру Ивановичу карабкаться по лесам, а то и просто висеть на монтажном поясе, чтобы снять с колоколов грязь механическим спосо­бом, с помощью пескоструйного аппарата. Особенно тщательно чистил барельеф на центральном колоколе: показалось, что лик, изображенный на барельефе, схож с ликом Петра I.

   Сварщики, токари, фрезеровщики всегда шли Са­канцеву навстречу. Тотчас без лишних слов по лю­бому эскизу, чертежу изготовляли детали.

Пришли на помощь и преподаватели музыкальной школы. Чтобы разобраться в музыкальной програм­ме старинных часов, Александру Ивановичу понадо­билось «разлиновать» барабан часов на клетки. По­лучилась своеобразная программная сетка с точками на местах, где на барабане были шпеньки. Эта сетка и стала первой своеобразной записью мелодий. Но как перевести такую запись на ноты?

   Поднялась в башню Галина Михайловна Хакимзянова, преподавательница школы по классу скрипки. Стал Александр Иванович, сверяясь с сеткой, играть молоточком по колоколам. Галина Михайловна — смычком по струнам. Определили ноты — записали мелодию, повезли ее текст вместе с программными картами и магнитофонной записью Сергею Ивановичу Сиротину, преподавателю Уральской консерва­тории.            Попросили его определить, что это за мелодия и как называется. Сергей Иванович предположил, что мелодия достоверна, но посоветовал проконсуль­тироваться у специалистов...

   И вот Саканцев в Москве. Объясняет доктору искусствоведения, специалисту по англо-американской музыке XVII—XVIII веков Валентине Жозефовне Конен сложность задачи... А вскоре в Невьянск пришло письмо: «Да, мелодия достоверна,— подтверждала искусствовед,— английская, светская, на­чала XVIII века, автора, к сожалению, определить не удалось».

   Благодарен сегодня Александр Иванович Сакан­цев   музейным   работникам  Нижнего  Тагила,   много и охотно его консультировавшим, помощнику Юре Бусыгину, жене и друзьям за поддержку. Благодарен городу,  невьянцам за тот постоянный, неослабеваю­щий интерес, который проявляли они к его работе. И работе своей он благодарен: это она ввела в его жизнь   новых  людей,   обогатила   новыми   знаниями...

...Заводить часы Александр Иванович поручил своему верному помощнику Юре Бусыгину. Юра и был при часах стражем. Но вот пришла пора ему в армию. А завести часы, сделанные в восемнадцатом столетии, не так-то просто, физическая сила нужна. Попытались, впрочем, поступить по-современному: разработать для курантов автоматическую систему управления. Оказалось, что АСУ заняла бы места ничуть не меньше, чем сами часы. И так как старин­ная башня помещением для установки механизиро­ванных систем не располагала, то оставили все, как было, закрепив за часами двух плечистых, крепких парней. Саканцев их проконсультировал, они и стали часы заводить. И механизм сторожить: то подмажут, то пыль тряпочкой сотрут...

   Работа кончилась -  и работа началась. Куранты радовали горожан ласковым вызваниванием мелодий, а Александр Иванович каждое утро по-прежнему шел к восьми на работу в башню. Часы были только частью ее внутреннего хозяйства, а она вся требова­ла капитального ремонта. Обваливалась штукатурка со стен, жалобно скрипели, грозя обрушиться, сту­пеньки лестниц. На сводчатых потолках этажей рас­плывались черные пятна плесени.

   Теперь, когда каждую четверть часа Невьянская башня громко заявляла о себе, вопрос о ее будущей судьбе обсуждался энергично и пристрастно. Во-пер­вых, башню надо «законсервировать»: прекратить дальнейшее    разрушение.    Во-вторых,    хотелось   бы сделать ее доступной для обозрения, желательно создать в ней музей. Но если музей, то что в нем показывать и как его организовать? Потребовались специалисты. Решили наладить с ними контакт. Так и башне появились научные сотрудники Свердловского архитектурного и Уральского политехнического институтов, Уральского государственного университета. А Саканцев остался при них распорядителем работ, «директором» башни.

   Александр Иванович выяснял отношения между предприятиями-подрядчиками и заказчиками, разра­батывал и подписывал договоры, встречал экспеди­ции, оформлял документацию. В этом состояла те­перь его работа.

   Круг вопросов, которые ученые должны были исследовать, занимал их в течение года. Архитекторы обобщили результаты научного поиска в солидном двухтомном отчете. И вот тогда ответственный исполнитель Александр Александрович Стариков, кан­дидат архитектуры, заместитель заведующего кафедрой основ архитектурного проектирования Свердловского архитектурного института, признался, что без «директора» башни они просто не успели бы уложиться в срок.

...«Выстроена по образцу московских кремлевских, только значительно их выше. Она покосилась на одну сторону, как  знаменитые   кампаниллы   Пизы  и  Болоньи.

—  Вы знаете, почему, по народному толкованию, покосилась  эта башня?

—  Почему?

—  Видите, грехов на ней много. Потому и осела

   Старинную легенду эту записал и привел в очерках «Кама и Урал» известный в прошлом журналист-этнограф В. И. Немирович-Данченко. Другая леген­да пытается оправдать архитектурный изъян демидовской причудой: «захотел, мол, мир удивить. Все прямо строят, а он — скосил».

   В загадке «падения» башни, впрочем, многое прояснили сведения, найденные в переписке Деми­довых. Акинфий Демидов, задумывая башню, нака­зывал, что закладывать ее ранней весной нельзя. Но строители нарушили запрет и заложили башню имен­но ранней весной. Потеплело. Грунт стал оттаивать. Основание башни осело, и неравномерно, накренив­шись в одну сторону. Строительство прекратили. Все это было известно. Но вот зафиксировать момент, на котором кладка башни приостановилась, еще не приходилось...

   Однажды Саканцев (в который уж раз!) внима­тельно, сантиметр за сантиметром рассматривал ка­менную кладку башни. Итак, основание — четырех­гранная призма — четверик, на него поставлены три восьмерика один другого меньше. Границы между восьмериками, сколько ни присматривайся, не просле­живаются. Но вот эта едва заметная полоса между четвериком и первым восьмериком... Ведь и цвет кладки основания башни кажется более темным по сравнению с восьмериком. И по составу кладка вось­мерика выглядит как будто более рыхлой... А основ­ной наклон башни фиксируется как раз до этой гра­ницы — между кладками четверика и первого вось­мерика...

   Когда «директор» башни поделился своими раз­мышлениями с В. В. Лушниковым, заведующим ка­федрой основания фундаментов Уральского политех­нического института, то Владимир Вениаминович согласился,   что  такое  можно предположить.  Действительно, следы правки видны. В сторону наклона, продолжая строительство, подправили первый вось­мерик. Подправили также второй и третий. А шатер выстроен уже вертикально. Факты подтверждают: наклон произошел в процессе строительства. Он не был специально   задуман,   как   часто предполагают...

   Лушников работал «на башне» с несколькими сотрудниками своей кафедры. Для ученых факты — упрямая вещь. Башня — образец архитектуры XVIII века. Как она создавалась? Какие особенности архитектурного стиля своего времени отразила? Какими материалами, какой технологией пользова­лись строители? Вот это важно. Ну а легенды, до­мыслы...

Историки Уральского государственного универси­тета, которые тоже входили в состав экспедиции, допускали, что просто так, на пустом месте легенда не возникает. Другое дело, что потом она обрастает фантастическими подробностями, теряет жизненную реальность. Но и тогда к ней стоит прислушаться...

   «С Невьянской наклонною башней связано много преданий......«В  подвалы-то  лучше   не   ходите!   Там

страхи»... Расспросите, какие страхи, оказывается, что белое мелькает в воздухе, чудятся скелеты, цеп­ляющиеся по стенам... слышится стук костей по уг­лам и традиционное бряцание цепей»,— рассказывал II. И. Немирович-Данченко в очерках «Кама и Урал».

   Были или нет подвалы? Чеканили или нет Деми­довы деньги? Возможно ли, что однажды Демидов приказал открыть шлюзы из ближайшего пруда и II топить «всех червей, копошащихся в этом гнилом подземелье»? Многие десятилетия вопросы эти ли­шают сна ученых, историков, литераторов, краеведов, Просто любителей острых сюжетов. Но все попытки ответить на эти вопросы лишь предполагают истину, а не открывают ее. Принимаются они как гипотезы, не снимая самих вопросов с повестки дня.

   Чтобы хоть как-то помочь историкам, Саканцев организовал встречу со старожилами Невьянска. Они ближе к истокам легенд, чем молодые современники. Старики пришли охотно. Были ли подвалы? Пута­ясь во многом, сходились в одном. В первом этаже башни, вспоминается, была как будто бы вделана в пол дверь. Мол, откроешь ее, бросишь камень вниз, он долго летит, а потом как булькнет!.. И еще со­шлись в том, что уж времени много прошло с тех пор, да и внешний вид территории, окружающей сегодня башню, не тот, что прежде. Не мудрено, что не уз­наются когда-то вдоль и поперек исхоженные ме­ста...

   И на этот раз не пролил свет на истину совет невьянских старейшин. Но велика притягательная сила любой загадки! Всеволод Михайлович Слукин,  доцент кафедры Свердловского архитектурного ин­ститута, три лета подряд проводил поиски. Резуль­таты как будто обнадеживали. Приборы показывали наличие под землей пустот. А вдруг это пустоты, залитые водой? Воодушевленные архитекторы реши­ли прозондировать пол первого этажа башни. Дело это оказалось непростым. Сначала пришлось снять забетонированный пол, покрытый современной мет­лахской плиткой. Затем убрать еще два пола. И вот наконец добрались до «демидовского». Вскрыли его, под ним — фундамент. А дальше сплошное разоча­рование: вся площадь фундамента оказалась зало­жена камнями — такими же камнями, из которых был когда-то и сам фундамент сложен. И только лента фундамента под стенами из глины, а на глину посажены осколки все тех же камней.

   Между тем Саканцев, посоветовавшись с приятелем, журналистом и страстным краеведом Леонидом Мамоновым, решил заняться расчисткой старых помещений под бывшей конторой Демидова. А вдруг там удастся найти что-нибудь? Вооружившись лома­ми и лопатами, трудились два лета.

   Наконец откопали три хороших помещения. Под­палы. Но ясно, что не те. В этих — никакой тайны. Вход в них был когда-то прямо из-под крыльца, и о них все знали. Да и подвалами-то их можно назвать, пожалуй, условно. Скорее, полуподвальные помещения. Даже окна имеют высотой в полтора метра, забран­ные решеткой. Были эти полуподвалы когда-то толь­ко наполовину в земле. Но прошло два века. Забро­сали окна шлаком и старым хламом, крыльцо под землю   ушло.  Потом   про   помещения   эти   забыли...

   Старинная башня вошла в жизнь Александра Саканцева и наполнила ее новым смыслом. В течение многих лет она была ориентиром, тем полюсом, к которому постоянно притягивалось его внимание. Со временем отношение к башне устоялось, перешло в чувство постоянной сосредоточенности на предмете. И вот кумир пошатнулся. Архитекторы стали утвер­ждать: главное — это не башня.

   Архитекторы были приглашены для того, чтобы продумать, как превратить башню в музей. Тщатель­но изучив все «за» и «против», они пришли к выводу, музеем надо делать весь демидовский промышленный горнозаводский комплекс начала XVIII века. А баш­ни будет лишь частью комплекса.

   Первый в мире промышленный город... До недавнего времени считалось, что это город Шо во Франции, основанный в 1775 году. До тех пор города были ремесленно-торговыми, оборонительными центрами. Основными градообразующими факторами там являлись ремесленные и торговые предприятия. В местечке же Шо город вырос вокруг маленького соля­ного заводика, и до недавнего времени именно он считался родоначальником промышленного градо­строительства.

   И вот совершенно новое мнение: первыми в мире промышленными поселениями были уральские завод­ские поселки Каменский и Невьянск. Мнение это подтверждено документами: Невьянск, например, появился на три четверти века раньше Шо. В 1701 го­ду стали строить здесь один из первых в России и на Урале металлургических заводов.

   Но что такое построить завод, когда нет образ­цов, когда копировать не с чего, когда все, что будет сделано,— впервые?

В 1701 году в Невьянске построили плотину. За­тем корпус доменной печи. Потом литейный двор, корпус кричного цеха. Рядом с производственными постройками появились административные здания — заводская контора, господский дом с усадьбой. На призаводской площади поставили церковь Преобра­жения. Обнесен был горнозаводский комплекс кре­постной стеной. И вот начали строить Демидовы башню...

   Нет, архитекторы не пытались развенчать перед Саканцевым его детище! Александр Александрович Стариков и его соратник, кандидат архитектуры Ген­надий Сергеевич Заикин, просто определили башне ее место лишь в ряду других сооружений комплекса. Пожалуй, как часть горнопромышленного комплекса башня даже выиграла. Восхитило архитекторов раз­нообразие функций, которые когда-то несла башня.      

   Построенная как колокольня, она была и сторожевой и часовой, выполняла роль лаборатории, служила производственным   сооружением.   И   такая   многоликость ее не была случайной, но сразу была задумана авторами проекта, считают архитекторы.

   А сама конструкция башни — к примеру, затяж­ки... Биметаллические балки удивляют и сегодня сво­им оригинальным, новаторским для тех давних вре­мен техническим решением: в хрупкие чугунные балки в местах растяжения мастера вплавили сердечники из другого пластического металла...

...Перевернута еще одна страница загадочной судь­бы Невьянской башни. Еще один этап поисков кон­чился. Но не кончился сам поиск — он продолжается.

   Невьянский горнозаводский комплекс XVIII ве­ка— своеобразный, неповторимый памятник истории, архитектуры, градостроения, строительного дела, тех­ники и технологии. Это уникальный памятник мировой культуры, и он должен быть восстановлен. Это должен быть первый в стране действующий завод-музей. В доменном цехе можно будет делать показа­тельные плавки. В кричном хорошо бы восстановить механическое производство, которое существовало здесь во второй половине XIX века. Можно восста­новить кузнечное производство, ремесла, которые были характерны для Невьянска того времени: ведь город славился своими сундуками, колесами, телега­ми, колоколами. В соборе можно было бы экспони­ровать материалы по истории завода, материальной культуре, этнографии. А башня станет центром, уни­кальной основой этой экспозиции.

Из книги Шигиной А.Н. «Белая горница» Свердловск. Средне-Уральское изд-во, 1985